Барбизон. В отеле только девушки [litres] - Паулина Брен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре после заселения в «Барбизон» [20] Мелоди обнаружила бар Малахия. Простецкий, сообщила она новым подругам, но это настоящий бар, куда можно одной! Обнаружив, сколько новых возможностей предлагает Нью-Йорк, Мелоди разорвала флоридскую помолвку и быстро нашла кавалера, не менее быстро научившись искать запасные варианты.
Она разработала систему: готовилась, ждала, пока ухажер позвонит из вестибюля, просила подружку ответить ему, что она вот-вот будет, а сама Мелоди бежала в бельэтаж посмотреть, кто стоит у аппарата в вестибюле. Если ей нравилось то, что она видела, она бежала обратно за сумочкой. Если нет – пряталась в номере или удирала через выход в кофейне.
Окончив курсы [21], Мелоди нашла работу в рекламном агентстве, куда приходила, одетая по моде шестидесятых: мини, облегающий свитер в рубчик, туфли с ремешком и накладные ресницы. Однако, хотя талия в рюмочку и пышные нижние юбки пятидесятых ушли в прошлое, это вовсе не значило, что изменилось все остальное. В первый же день работы в рекламном агентстве Теда Бейтса двое сотрудников бросили ей на стол деньги и велели купить им сигарет. В первый раз она повиновалась; на второй отказалась. Этот отказ стал маленьким жестом в череде ему подобных, которые, накопившись, и приведут к изменениям, на которые намекал читателям номер «Мадемуазель» за 1960 год.
Однако скорость изменений зависела и от цвета кожи. Художница Барбара Чейз стала первой чернокожей участницей программы приглашенных редакторов и, вероятнее всего, первой такой же постоялицей «Барбизона», но спустя десятилетие мало что поменялось. Фили сия Рашад, которая сыграет миссис Хакстебл в «Шоу Косби» [22], прибудет в «Барбизон» в 1968 году для гастролей в составе престижной театральной компании «Негритянский ансамбль». Одна из немногих афроамериканок в отеле сочла первый данный ей «голубой» номер чересчур большим и дорогим для себя, после чего ее переселили в «желтый» – в каких жила Сильвия Плат, с тем самым цветастым покрывалом и общей ванной комнатой. Культурная жизнь Нью-Йорка поразила Фили сию своим многообразием, но что до расовых предрассудков, то «чувствовалось, что живешь в Америке», что означало сегрегацию и белых повсюду – что в «Барбизоне», что в Верхнем Ист-Сайде.
Хотя 1960-е стали десятилетием вопросов и медленной переоценки ценностей, видимые изменения произошли позже, в эпоху диско – в 1970-е. По иронии судьбы, «Барбизону» они ничего хорошего не сулили.
* * *
26 августа 1970 года Хелен Герли Браун прошла по Пятой авеню под руку с Бетти Фридан [23]. К ним присоединилась фотогеничная Глория Стайнем, соосновательница журнала «Мисс», которая в 1963 году отправилась на «секретное задание» в качестве девушки с разворота «Плейбоя», дабы обличить царившие в издании сексизм и расизм и сделать вывод, что ко всем женщинам относятся примерно так же, как к «зайчикам» из журнала. На Пятой авеню было десять тысяч женщин: молодые – в джинсах и футболках, зрелые – в летних платьях в цветочек, и они прошлись маршем в компании трех икон феминизма. Это был «Женский марш равенства» в ознаменование полувековой годовщины Девятнадцатой поправки, принятой в 1920 году и обеспечившей женщинам право голоса и, в частности, послужившей стимулом постройки отелей в тех же 1920-х. Фридан, Браун и Стайнем шли, взявшись за руки, с группой суфражисток прошлых лет; по мере продвижения колонны к маршу присоединялись прохожие: некоторые размахивали лозунгами вроде «Бросай утюг – иди с нами!» и «Я – не кукла Барби!». Мужчины Нью-Йорка наблюдали с тротуаров [24]; кто-то поругивался, на 45-й улице их встретил мужчина в корсете, а остальные кричали «Предательницы без лифчиков!» вслед колонне, удалявшейся в сторону 50-й улицы.
Это стало началом новой эры и закатом старой, о чем не преминул заметить «Мадемуазель». Со своего поста ушла Бетси Талбот Блэкуэлл [25]. Всю жизнь она не расставалась с сигаретой, и теперь ее кашель буквально оглушал. Новеньким приглашенным редакторам велели не обращать внимания на звуки, сравнимые по громкости с проходящим товарным поездом, хотя сама Бетси шутила, что «это чтобы все знали, что я вошла». Теперь почти вся редакция звала ее «матерью», но она продолжала держать руку на пульсе эпохи и курс на то, чтобы стать первооткрывателем. Ровно год назад она позволила появиться на страницах журнала нецензурной лексике.
В прощальной «колонке редактора» Б.Т.Б. рассказала читательницам, что на своем посту с 1935 года успела повидать «рождение и рост нейлона, телевидения, застежек-молний, пассажирских лайнеров; изобретение немнущихся тканей и рост культа больших боссов… антирасистского движения „Черный – это красиво“, студенческих революций и женского равноправия. Наблюдала, как приходили в язык новые слова: ООН, сигнал „воздух-воздух“, фривеи и хиппи, авторучки и „Битлз“, консьюмеризм и коммуны, рок-н-ролл, смог, дети из пробирки и этно-все-на-свете. Как вошли в моду и появились в гардеробе каждой женщины брючные костюмы, чего еще в сороковых невозможно было себе представить, как и ультра-мини, купальники-бикини, боди и короткие шортики» [26].
Уходила Блэкуэлл с размахом, с персональными подарками и ужинами в свою честь; актриса и бывший приглашенный редактор Эли Макгроу (как-то снимавшая комнату с Глорией Стайнем) прислала ей букет весенних цветов в благодарность за то, что Бетси поместила ее на обложку августовского номера 1958 года, тем самым дав старт ее карьере. Вишенкой на торте (розового цвета, конечно) стал прием, устроенный «Конде Наст», издателями журнала после «Стрит энд Смит», в том самом ресторане на крыше отеля «Сент-Реджис»; все утопало в розовых розах. Даже посреди всех пожеланий Бетси замерла, вероятно, вспоминая танцы для приглашенных
